Минимальным оказалось число оптимистов, ожидающих улучшения вместе с министром финансов Кудриным уже к середине этого года. Максимальным — число умеренных оптимистов, полагающих, что к концу 2010-го, но всего на 5 голосов от них отстали крайние 
Наш очередной опрос, где читатели ФОРУМа.мск должны были дать ответ на вопрос "Когда вы ждете окончания мирового финансового кризиса? " принес очень равномерное распределение мнений:
К середине 2009 года (151)
К концу 2009 года (222)
Не раньше конца 2010 года (365)
Года через три (298)
Лет через пять (163)
Лет через десять (240)
Не доживу (360)
Минимальным оказалось число оптимистов, ожидающих улучшения вместе с министром финансов Кудриным уже к середине этого года. Максимальным — число умеренных оптимистов, полагающих, что к концу 2010-го, но всего на 5 голосов от них отстали крайние пессимисты, не планирующие дожить до конца кризиса.
О чем говорит такое распределение? Только о том, что определенного понимания кризиса в обществе еще не сложилось, и наши респонденты опираются в своих ответах скорее на ощущения, нежели на конкретные данные.
Да ведь и данных этих нет! Если мы посмотрим на прогнозы и оценки ведущих экспертов, то получим примерно такой равномерный разброс мнений, как у рядовых читателей ФОРУМа.мск. Да, собственно, а чем эксперт, даже ведущий, отличается от рядового нашего читателя в момент отсутствия у него специфического инструментария и каких-то одному ему известных сведений?
А сведений нет. В силу чего и „высоколобым“ экспертам, и их скромным почитателям приходится пользоваться неспецифическими инструментами, косвенными данными, нередко даже из смежных с экономикой дисциплин, от политологии до культурологии.
У такой ситуации есть и ряд преимуществ — она позволяет глянуть на текущий кризис более широко, нежели позволяет сугубо экономический горизонт. К тому же и политика, и культура, и социальные науки — все это „надстройка“, которая лежит на „базисе“ специфического способа производства, характерного для данного общества. Следовательно, „надстройка“ неизбежно будет отражать процессы, происходящие в „базисе“, и не всегда криво.
По существу, начавшийся мировой кризис является отнюдь не классическим кризисом капиталистического перепроизводства, цикличность и неизбежность которых описывали еще классики. Скорее мы наблюдаем не перепроизводство товаров, а перепроизводство средств производства и инструментов регулирования производства. Кризис испытывает сама система, основанная на коллективном производстве и частном характере присвоения прибыли. Уровень образования и степень доступа практически к любой информации в глобализующемся обществе достаточны для того, чтобы подавляющее большинство трудящихся сознавало несправедливость такого порядка, тем более, что абсолютно незнакомый классикам общественный фактор — масс-медиа — „с доставкой на дом“ показывает степень социального и имущественного расслоения, стоит только посмотреть светскую хронику, а затем переключиться на новостной канал, где показывают каких-нибудь очередных голодающих. Это Марксу приходилось доказывать, каким образом „честный“ предприниматель обирает своих рабочих — сегодня достаточно взглянуть на пупок очередной телезвезды, чтобы увидеть там брильянты, цены которых хватило бы на пропитание целой деревни где-нибудь в Бангладеш.
Правда, масс-медиа формируют довольно диковатую шкалу ценностей, в которой „подняться“ — это „престижно“, а оставаться в своей социальной нише — это „лузерство“. Но сейчас уже все прекрасно понимают, что рецептов индивидуального успеха ничтожно мало на всех, и 99,9% никогда не „поднимутся“.
Вообще роль масс-медиа и Интернета в формировании общественного мировоззрения еще до конца не осознана. Если империалистическая глобализация маскирует социальное неравенство и жестокую эксплуатацию чисто пространственной, географической сегрегацией, когда есть регионы планеты, где сосредоточена львиная доля производства, и они довольно далеко от регионов, где сосредоточено максимальное потребление, то ТВ, а теперь и Интернет легко демаскируют „глобальный камуфляж“. Китайский шахтер, живущий в землянке и питающийся каким-то говном на 1 доллар в день, имеет у себя в норе телевизор, а теперь еще и компьютер со скоростным доступом, и легко может наблюдать глобальную разницу между своим потреблением и потреблением даже рядового американца — а может посмотреть и на жизнь миллиардеров.
Мировой финансовый кризис вызвал и кризис национального государства, основанного на капиталистическом способе производства. То есть государства, основанного на совокупном труде всех — и сугубо „элитным“ присвоении результатов общего труда 5-7 процентами верхних классов. Он развеивает и иллюзию „развитых стран“, где несправедливость присвоения маскируется наделением рядовых граждан незаработанными ими благами — благами, произведенными в других регионах, с куда худшим средним уровнем. Во-первых, „средний класс“ даже стран „золотого миллиарда“ — это нищие по сравнению с верхушкой их обществ. Это особенно заметно в тех местах, где „элитный мир“ волей-неволей соприкасается с миром простых людей — в каком-нибудь Куршевеле, где живут и простые люди, убирающие там снег и блевотину „элитного потребления“. И все это доводят до широкой публики масс-медиа и инди-медиа.
Переживает кризис сама система национального государства, основанная на принципе, что в мире есть только одно сверхгосударство, США, „последняя империя“, а остальные государства — национальные, т.е. „одно государство — одна нация“. При таком миропорядке, очевидно, ни одна нация-государство никогда не сможет составить конкуренцию „союзу народов“ США. Но в таком мироустройстве есть и сугубо экономический смысл — запертая в национальных границах нация производит куда больше, чем оставляется ей на внутреннее потребление. Прибавочный продукт присваивается вне юрисдикции государства-нации. С рождения обреченный на эксплуатацию гражданин привязан к своей „ячейке“. Он, конечно, может, преодолев значительные трудности, перебраться на другой рынок труда, с более высокой оплатой, но там он остается „гастарбайтером“, лишенным прав гражданина и социальных гарантий, положенных гражданину по рождению.
Более того, при окончательном формировании государства-нации представителю другой нации будет крайне некомфортно проживать в чуждом окружении, даже если ему и удастся приобрести формальные гражданские права. Как говаривали в СССР, „бьют не по паспорту, а по физиономии“.
Опять-таки несправедливость такого общественного устройства становится очевидной всякому. Как очевидна и нерешаемость ряда ключевых проблем ни на индивидуальном уровне, ни на уровне государства-нации. Эта система прогнила полностью. Общественное производство, основанное на эксплуатации человека человеком (или одной группы людей — другой группой) уже не способно развиваться. Для постиндустриального развития необходима высокая доля творческого, по сути, свободного и равноправного труда. А механизмы экономического понуждения к труду в современном мире тормозят это развитие. Тормозят его и политические инструменты для этого принуждения.
Когда кончится такой кризис?
Точное время назвать нельзя. Но разрешение кризиса будет носить и политические, и социо-культурные черты. Должно появиться новое государство — сначала как модель. Будет ли это „технотронный“ СССР-2, „нейросоц“ Максима Калашникова, будет ли это общество Здравого смысла, очертания которого мы сейчас пытаемся сформулировать — как оно будет называться, наверно, не очень важно. Но в свое время сугубо американские капиталисты на выходе из прежнего мирового кризиса сформулировали, что доля оплаты труда в совокупной цене произведенного продукта должна составлять что-то около 70 процентов — только так можно обеспечить воспроизводство рабочей силы и баланс между производством и потреблением. Вероятно, закономерность, выведенная для более простого, по сути конвейерного производства, несколько устарела для постиндустриального инновационного производства с высоким уровнем участия трудящихся в управлении. „Элитное присвоение“ должно исчезнуть совсем. Оно тормозит прогресс. Золотые унитазы, хрустальные колонны, замки на ривьере, бриллианты в пупках — все это должно остаться музеям, вместе с коронами императоров, серебряными кубками герцогов, термами цезарей.
Так или иначе, но „география неравенства“ тоже должна исчезнуть. Отличие сибирской деревни от швейцарской должно быть только климатическим, но никак не социальным — не может европейский крестьянин получать государственную дотацию на гектар земли большую, чем цена урожая, выращенного на ней, если где-нибудь в Юго-Восточной Азии не будут поставлять в Европу сельхозпродукцию, которая не доступна по цене тем крестьянам, которые ее выращивают.
Для сохранения существующей планетарной системы эксплуатации, по существу, главного на сегодня тормоза прогресса человечества, есть только один способ сохраниться — это мировая война. Как это было на исходе предыдущего мирового кризиса. Многие считают, что эта мировая война уже идет, просто пока в „холодной“ фазе. Для „элит“ это единственный способ сохранить свое положение, и никаких препятствий перед ними нет, включая сюда и угрозу глобальной самоликвидации человечества оружием массового уничтожения. И как по заказу, уже есть „экспертные“ оценки, которые говорят, что угрозы „ядерной зимы“ и прочее сильно преувеличены и скорее являются фактором политическим, нежели научным. При такой оценке последний ответ нашего опроса — „не доживу“ — приобретает не абстрактно-отвлеченный, а вполне конкретный смысл.
Что можно противопоставить беспределу „элит“? Только новую революционную теорию, новый образ будущего и силу масс, категорически не заинтересованных ни в собственном быстром уничтожении „во имя стабильности“, ни в бесконечном безнадежном прозябании на задворках истории при достижении этой „стабильности“.
Поэтому, не будучи гадалкой, и нельзя сказать, КОГДА закончится кризис. Но можно уверенно сказать, ЧЕМ он закончится — либо мировой войной, либо мировой революцией. Давайте выбирать, что нам больше нравится.
